В поисках синего - Страница 9

– Много ли она ест? – хмыкнул он. – Думаю, нет. Посмотрите, какая она худая. Ее вес опровергает это обвинение. – А потом добавил: – Но кажется, сейчас она голодна. Я – так уж точно. Предлагаю сделать перерыв и поесть.

Главный Хранитель встал.

– Ты хочешь что-нибудь сказать? – спросил он у Киры в третий раз. И в третий раз она отрицательно покачала головой. Она ужасно устала.

– Вы можете сесть, – разрешил он Кире и Вандаре. – Еду сейчас принесут.

Кира благодарно опустилась на ближайшую скамейку. Она стала одной рукой растирать свою дрожащую ногу. Через проход она увидела, что Вандара поклонилась – «Я опять забыла! Мне надо было поклониться», – а затем села с каменным лицом.

Главный Хранитель взглянул на кучу лежавших перед ним бумаг.

– Осталось еще пять обвинений, – сказал он. – Мы разберемся с ними и примем решение после.

Появилась еда, которую принес стражник, стоявший у двери. Одно блюдо передали Кире. Она почувствовала запах жареного цыпленка и теплого хрустящего хлеба, обсыпанного цельными зернами. Она уже несколько дней не ела ничего, кроме сырых овощей, а курицу пробовала давно – много месяцев назад. Но в ушах у нее по-прежнему звучал голос Вандары, пронзительный и обвиняющий: «Она много ест».

Боясь обнаружить свой страшный голод, Кира лишь немного отщипнула вкуснейшего мяса и хлеба. Затем она отставила полупустую тарелку в сторону и сделала несколько глотков воды из чашки. Уставшая, все еще голодная и испуганная, она погладила лоскуток в кармане и стала ждать следующей порции обвинений.

Двенадцать Хранителей ушли куда-то через боковую дверь. Возможно, там была отдельная столовая. Затем пришел стражник, забрал ее поднос и объявил время отдыха. Ей сказали, что суд возобновится, когда колокол ударит дважды. Вандара встала и вышла из зала. Кира немного подождала, затем направилась к выходу из Здания Совета, прошла через длинный холл и вышла наружу.

Мир не изменился. Люди ходили туда-сюда, делали разную работу, громко ругались. Она слышала высокие голоса с рыночной площади: женщины возмущенно кричали, что цены слишком высокие, и им что-то отвечали продавцы. Плакали младенцы, дети постарше дрались, бездомные собаки рычали друг на друга, сражаясь за брошенные кем-то объедки.

Она увидела Мэтта, он пробегал мимо с другими детьми. Заметив Киру, он сбавил шаг, затем остановился.

– Короче, жерди для тебя уже есть, – прошептал он. – Мы с пацанами, того, их в кучу сложили. А опосля, если захочешь, будем строить тебе хижину.

Он замолчал и посмотрел на нее с любопытством:

– Ну, типа, если тебе нужна хижина. А чё там?

Значит, Мэтт знал о суде. Его ничем не удивишь, он знает обо всем, что происходит в поселке. Кира пожала плечами, изображая равнодушие. Она хотела скрыть свой страх.

– Много разговоров, – сказала она мальчику.

– А эта там? Которая со шрамом?

Кира поняла, о ком он.

– Да, она обвинительница.

– Злая она, Вандара эта. Говорят, убила своего малявку. Вроде как дала ему олеандр. Села и держала ему голову, пока не съел. А он-то не хотел.

Кира слышала эту историю.

– Это признали несчастным случаем, – напомнила она Мэтту, хотя сама в этом сомневалась. – Другие дети тоже травились олеандром. Опасно, когда ядовитое растение растет повсюду и малыши могут до него добраться. Его надо бы вырвать.

Мэтт покачал головой.

– Зато от него учатся, – проговорил он. – Как-то я взял его, так мамка мне такую затрещину отвесила! Думал, шея сломалась. Но теперь я знаю про олеандр и что трогать его нельзя.

– Что ж, Совет Хранителей судил Вандару и постановил, что она не делала этого, – повторила Кира.

– А все-таки она злая. Говорят, из-за этой раны. Боль сделала ее жестокой.

«А меня боль сделала гордой», – подумала Кира, но не сказала этого.

– А когда суд закончится?

– Сегодня, попозже.

– Будет тебе хижина. Поможем.

– Спасибо, Мэтт, – сказала Кира, – ты настоящий друг.

Он покраснел от смущения.

– Хижина нужна. – Он повернулся, чтобы догнать других мальчишек. – Чтобы было где слушать твои истории.

Кира улыбнулась, глядя ему вслед. Колокол на верху Здания Совета ударил дважды. Она развернулась и пошла обратно.

– «Ее оставили вопреки правилам потому, что ее дед все еще был жив и обладал властью. Но его давно нет», – Джемисон читал следующее обвинение из списка.

Ей разрешили сидеть во время вечернего заседания. И Вандаре тоже сказали сесть. Кира была за это благодарна. Если бы Вандара осталась стоять, ей бы пришлось заставить себя забыть о боли в ноге и тоже стоять.

И снова Хранитель, ее защитник, сказал, что из правил бывают исключения. Теперь, какими бы страшными ни были обвинения, их повторение просто утомляло. Кира старалась не отвлекаться. Держа руку в кармане, она гладила лоскуток вышитой ткани и вспоминала, какие на нем цвета.

Обычно все жители поселка использовали ткань желто-коричневого цвета; бесформенные сорочки и штаны зашивали и заштопывали, чтобы они защищали от дождя, колючек и ядовитых кустов. Обычно ткань ничем не украшали.

Но мать Киры владела искусством красильщицы. Именно из ее пятнистых от краски рук выходили разноцветные нити, которые использовались очень редко. Мантия, в которой ежегодно выступал Певец, исполнявший Песню Разрухи, была богато расшита. На ней были изображены сложные сцены, вышитые много веков назад. Эту мантию носили все Певцы, она переходила от одного к другому. Однажды много лет назад Катрину попросили заменить несколько порвавшихся и торчавших наружу нитей. Кира тогда была еще маленькой, но она все помнила: мать стояла в темном углу хижины, когда стражник принес знаменитую мантию. Кира смотрела, как мать протыкает ткань костяной иглой с толстой яркой нитью; постепенно золотая нить закрыла небольшую протершуюся дырку на рукаве. И мантию унесли.